Здравствуйте! Предлагаю конспект второй лекции о средневековом демонологическом бестиарии, прочитанной 2 ноября 2011 года Александром Евгеньевичем Маховым на телеканале "Культура" в рамках проекта "Academia". Автор продолжает вводить слушателей в тему семиотики изображений Дьявола, объяснять, каким виделся их смысл для средневековых людей.
Первую лекцию смотрите здесь: Средневековый демонологический бестиарий (1-я лекция). Теме трактовки древних письменных источников посвящены и другие лекции, опубликованные в блоге: "Русский негероический эпос. Былины", "Загадки "Слова о полку Игореве"": 1-я лекция и 2-я лекция, "Историческая реконструкция - между текстом и реальностью". А теоретическую лекцию о семиотике, о многозначности знака, читайте здесь: "Основные проблемы теоретической семиотики". О мифологических героях также смотрите в лекциях "Сравнительная мифология": 1-я лекция и 2-я лекция. О сказках: "Очевидное-невероятное. Взрослые тайны детских сказок".
Источник видеолекции: http://www.tvkultura.ru/issue.html?id=114584
Махов Александр Евгеньевич - доктор филологических наук, специализируется в области средневековой культуры, демонологии, истории европейской поэтики. Автор книг: "Сад демонов. Словарь инфернальной мифологии Средневековья и Возрождения", "Идеи словесной музыки в европейской поэтике", "Категории и образы средневековой христианской демонологии", "Средневековый образ: между теологией и риторикой. Опыт толкования европейской визуальной демонологии" - и более 100 статей и монографий.
Добрый вечер. Добрый вечер, дорогие друзья. Вчера мы с вами остановились, как вы помните, на льве, и речь шла как раз о том, как, вот, эти отдельные черты львиной физиогномики (а львиная физиогномика - это физиогномика гнева) - как они переносятся, собственно, на демонов, и переносятся ли они вообще. Ну, вот, я говорил о том, что одна из формул, визуальных формул гнева, на визуальном средневековом языке, - это, вот, такая лежащая восьмерка губ. Эта восьмерка передает, как бы, вот, это трепетание, трепетание губ, которые от гнева становятся неровными, трепетными, изогнутыми. И, вот, точно такую же визуальную формулу мы видим на этом изображении дьявола из французского часослова, созданного на рубеже 14-го-15-го веков. Ну, вот, это адская сцена: дьявол крутит колесо с душами. Естественно, он их мучит, эти души; естественно, он гневается. Он не похож, конечно, на льва. Он совсем не похож на льва. Но мы видим у него эту львиную черту - вот, эту лежащую восьмерку губ. Его губы искривлены. Его губы трепещут. Но непревзойденная по выразительности восьмерка губ является атрибутом вот этого демона - демона с той самой картинки итальянской, где изображена Мадонна, приходящая на помощь к ребенку, с картинки Франческо Мила*цо (???). Богоматерь отобрала у демона его добычу - отобрала ребенка, которого он считал уже своим. И она замахивается, как вы помните, палкой, вот, на этого демона. Демон, разумеется, огорчен. Он разгневан, удручен, он предчувствует недоброе. Его губы искривлены в эту лежащую восьмерку, в эту фигуру гнева. Лоб нахмурен очень характерным образом - точно так же, как он у льва бывает нахмурен. И, главное, у него торчат волосы, торчат волосы точно, как в описании физиогномики гнева у Вольфария Монтекасинского: а там торчащие дыбом волосы трактуются как один из атрибутов, визуальных атрибутов, гнева.
Ну, я говорил о том, что, когда лев изображается в профиль, то эта восьмерка губ превращается в некую, вот, такую петлю. И, вот, эта петля переходит к демону, она переходит к демону. Мы видим эту миниатюру из Ингеборгской Псалтири 12 века, на которой изображено заключение договора между монахом Теофилом и Дьяволом. Вот, он держит руки монаха в характерном жесте, который на средневековом ритуальном языке жестов означал заключение договора между сюзереном и вассалом. Это так называемое "inmixtio manum" - смешение рук. Дьявол держит текст договора, но при этом он имеет, вот, эту вот характерную петлю на лице, которая является атрибутом гнева в данном случае, и которая становится, конечно, просто атрибутом, такой неподвижной частью дьявольского лица. Вот, еще один характерный пример, где сопоставлено лицо демона и лицо человека - это фрагмент витража из Парижской святой капеллы ("Сент-Шапель"), где изображается, как демоны похищают стада Иова. И, вот, один из этих демонов сопоставлен с человеком - мы видим здесь визуальную антитезу, на самом деле. Вот, человеческое лицо - и лицо дьявола; и художник хочет показать, как они непохожи, на самом деле. Вот, я уже говорил на прошлой лекции о том, что антитеза - самое главная и любимая фигура Средних Веков, что весь мир устроен по законам антитезы. Вот, здесь мы видим эту антитезу и на уровне физиогномики. Лицо человека спокойно, рот его закрыт, а лицо демона искажено, вот, в эту вот характерную восьмерку. То же самое мы видим на капители из собора в Отене (во Франции) - капители 12 века, - где изображается демон искушающий Христа; это первое искушение Христа. Опять же, вот, характерная восьмерка букв, которая перекочевала к демону из иконографии льва. И, наконец, знаменитые барельефы собора в Орвьето, изображающий Страшный Суд, - одна из самых сильных, пожалуй, в средневековой культуре сцен на этот очень распространенный сюжет: демоны тащат в ад грешников. Вот, на этом барельефе 14 века мы, опять же, видим, как искривлены, как дрожат, губы демонов, как образуют они вот эту фигуру визуальную, которая передает идею гнева.
Итак, нам пришлось очень хорошо вглядеться, вот, в этих демонов и этих львов, чтобы найти у них львиную черту. Возможно, лев наградил демона только, вот, этими трепещущими губами, вот, этим физиогномическим символом гнева. Больше никакого сходства нет. Но ведь нам надо понимать, как, вообще, работал средневековый мастер. Он не стремился передать сходство демона со львом, сходство демона, там с пантерой с какой-нибудь. Он брал отдельные черты этих животных. которые имеют семиотическую нагруженность, которые имеют смысл. Чтобы передать идею гнева, он брал эти львиные губы; чтобы передать идею, скажем, коварства, он мог брать какие-то черты дракона или змея; и так далее, и так далее. И, вот, так возникало гетерогенное, композитное такое, сложно-смешанное изображение дьяволов, в котором сочетаются черты самых разных животных.
Но, поскольку мы перешли к кошачьим, два слова, наверное, надо мне сказать о кошке, хотя сказать о ней почти нечего. Если я не ошибаюсь, кошка в "Библии" ни разу не упоминается, и именно поэтому средневековая культура не особенно разрабатывает ее семиотику.
Прим. мое: слово «кошка» встречается в "Библии" один раз – в неканоническом тексте «Послание Иеремии», когда говорится о ничтожестве идолов: «На тело их и на головы их налетают летучие мыши и ласточки и другие птицы, лазают также по ним и кошки» (Посл. Иер. 1: 21).
Все-таки главные слова в языке бога - это те вещи, которые упомянуты в "Библии", а не просто все вещи подряд. И, все-таки, есть глава о кошке, любопытная глава в грандиозном своде естественнонаучных знаний 12 века - в так называемой "Книге тонкостей различных естественных творений", которую написала немецкая монахиня Хильдегарда Бингенская. И, вот, из нее мы узнаем, как средневековый человек воспринимал кошку. Образ кота, который мы извлекаем отсюда, скажем прямо, не очень привлекательный. Кошка, как сообщает Хильдегарда, имеет некую естественную связь с жабой и змеей. В летние месяцы, когда жарко, кот испытывает жажду и лижет жаб или змий, поскольку их соками он восстанавливает свои соки и освежается - вот, когда лижет жаб или змий. Иначе же жить он не может, и без жаб и змий он погибнет. Но от этого сока кошка внутри становится ядовитой, так что ядовиты у нее и мозг, и тело. Мрачная картина, да? И, действительно, кот появляется в некоторых текстах - ну, в частности, в текстах, описывающих экзорцизмы. В частности, он появляется в "Житии Святого Доминика", в знаменитом своде житийных текстов - в так называемой "Золотой легенде", которую составил в 13 веке Яков Ворагинский - это один из самых влиятельных средневековых текстов. И, вот, здесь - в текстах, связанных с житиями святых. Мы читаем здесь о том, как Святой Доминик изгнал духа заблуждения из толпы еретичек, которые бросились к нему и попросили его избавить их от дьявола. И, вот, Святой Доминик молится за них, и, вдруг, из толпы вот этих женщин появляется сам дух заблуждения. Он выпрыгивает из толпы в виде безобразнейшего кота, размером с большую собаку. "Имел он", - как пишет Яков Ворагинский: "огромные глаза, длинный и окровавленный язык, свисающий до самого пупа. Хвост же у него был короткий и поднятый наверх". Повертевшись перед этими женщинами, кот, вдруг, исчезает, забравшись по веревке колокола на колокольню, оставив после себя омерзительные следы, как добавляет Яков Ворагинский. Когда еретички видят, вот, этого своего господина во всей красе, они, естественно, обращаются в христианскую веру. Вот, любопытная тут черта - язык, свисающий до пупа. Это очень трудно себе представить. Надо, видимо, предположить, что кот передвигался на задних лапах. Ну, а то, что он спасается бегством по веревке, которая ведет на колокольню, - это, конечно, заставляет вспомнить, видимо, его далекого предка - кота Бегемота, который, как вы помните, от группы захвата спасается по водосточной трубе. Очень трудно разглядеть что-то специфически-кошачье - в визуальном бестиарии, по крайней мере. Кошка остается неуловимой; она, вот, от нас как-то ускользает.
Зато есть два других животных, принадлежащих тоже к кошачьим. Это леопард и рысь. И, вот, здесь мы тоже имеем любопытный феномен, когда демонологическая иконография заимствует у животных всего лишь одну черту. Вот, именно эти животные на мой взгляд, позволяют ответить нам на вопрос: почему дьявол иногда изображается пятнистым. Ну, вот, посмотрим на эту капитель романской церкви 13 века в Сажоне (во Франции). Вот, стоит демон с ужасными, растрепанными волосами; вот, он справа стоит. И он весь покрыт пятнами какими-то. Что с ним? Почему он такой пятнистый? Заболел, что ли, чем-то, или что с ним произошло? Мне представляется, что, вот, эти пятна, которые покрывают иногда демона, - это маркёры леопарда и рыси. При этом я должен заметить попутно, что, вот, у нас для леопарда есть еще одно название. Мы леопарда темной окраски называем пантерой. Ну, вот, современная биология, насколько я знаю, их отождествляет - этих животных. Для средневекового человека пантера и леопард - абсолютно разные звери. Леопард, вообще, - зверь плохой, негативный. Пантера прекрасна и позитивна; это образ Христа; она нежна со всеми животными; ее единственный враг - это дракон. Почему он враг? Пантера прекрасно пахнет, а дракон не выносит ее прекрасного запаха и бежит от нее. Понятно, что пантера, в таком понимании, - это, конечно, фигура Иисуса Христа. Так вот, леопард негативен. Он очень становится популярным в 12 веке и в 13 веке, когда уже нарождается геральдика. И, вот, как пишет французский историк Мишель Пастуро: что такое леопард для средневекового человека? Это лев, утративший величие. Это полулев; это даже враг льва. Почему такое отношение к леопарду? Главная вина леопарда, в общем-то, - в его пятнистости. А к пятнистости средневековый человек и, вообще, средневековая культура относилась с большим подозрением. Пятнистость - это запятнанность. И пятна леопарда в визуальном языке Средних Веков становятся фигурами грехов, на самом деле. Вот, мы читаем у Храбана Мавра, все у того же автора 9 века, который в своем огромном своде "О мире" оставил нам такой, один из первых, бестиариев, из самых влиятельных. Что он пишет о леопарде? "Леопард пестрый и наибыстрейший зверь, а также падкий на кровь. Мистически леопард обозначает дьявола, исполненного различных грехов, осыпанного пятнами злодеяний. То же - барс: это антихрист, покрытый пестротой злодейства". Итак, пятна - это пятна грехов. Они символизируют многообразие греха и такую полную, что ли, покрытость демона и дьявола вот этими грехами. В том же духе понимает барса итальянский автор 11 века Петр Домиан: барс - это тот, кто пестр от пятен своих грехов. Рысь, которая воспринимается как такой... как разновидность волка, на самом деле, в средневековых бестиариях, но она сближается и с леопардом, поскольку она тоже пятниста. И рысь тоже, в силу этой пятнистости, воспринимается как нечто негативное. Она, как пишет Храбан, обозначает тип завистливых и коварных людей.
Итак, иконографический признак барса, леопарда или рыси - вот, эти пятна все. Они воспринимаются как символические: это пятна греха. Ну, вот, мы видим, скажем, изображение рыси в Болонье: это фрагмент деревянного потолка скриптория, то есть места, где монахи писали свои рукописи. Вот, мы видим эту рысь, и, вот, она покрыта характерными пятнами. Разновидность этих пятен мы видим на изображении рыси из знаменитого бестиария Эшмола (один из самых красивых бестиариев английских). Вот, мы видим, что пятна здесь усложнены, что они представляют собой такие кружочки, которые имеют внутри точечку. Вот, мы сейчас еще обратим внимание на эту особенность, когда перейдем к демонам. Лишь изредка, вот, эта пятнистость сочетается с какими-то другими признаками кошачьих, когда она переносится на демонов. Вот, посмотрите на этого демона из "Страшного Суда" Фра Анджелико - великого итальянского художника, уже такого Раннего Ренессанса. Он покрыт пятнами, и при этом у него совершенно кошачий глаз: желтый с узким и черным зрачком. Это какое-то кошачье, безусловно. Чаще же вот эти пятна переносятся на демона без других признаков кошачьих этих, без других признаков. Но пятна - это отчетливо распознаваемые рысьи пятна. Вот Верховный Дьявол на знаменитой фреске "Страшный Суд" на пизанском кладбище Кампо Санто. К сожалению, большая часть этого грандиозного цикла фресок была уничтожена американцами во время варварских бомбардировок, во время Второй Мировой войны, но, вот, "Страшный Суд" сохранился. И, как вы видите, на этом демоне - именно такие пятна, которые мы видели на рыси из бестиария Эшмола. Вот, такие кружочки с точкой внутри. Это, безусловно, рысьи и леопардовые пятна, и передают они символически идею, вот, этой запятнанности грехами. При этом, вот, эта кошачесть больше никак не выражена, безусловно; скорее, выражена принадлежность к неким копытным. Мы видим, что этот дьявол увенчан рогами.
И, вот, здесь мы переходим к такому важнейшему вопросу - к вопросу о рогах. Собственно говоря, что за рога у дьявола? Чьими рогами он себя украсил? Это, наверное, самый известный и самый знаменитый атрибут Дьявола - вот, эти рога. Вот, мы видим демона с алтарного образа нидерландского художника Герарда Давида. У него можно насчитать, ну, уж, точно, не меньше пяти рогов, а если учесть, что два рога еще и разветвтляются, то их, наверное, штук семь. Вот, так он украсил себя, вот, этот демон. В эпоху Раннего Средневековья эти рога очень часто сочетаются с другой чертой, о которой я уже говорил: вот, эти вздыбленные вверх волосы. Вот, на этой сцене битвы ангелов с демонами из штаммхеймского миссала (прим. мое: штаммхаймский требник??) - это памятник 12 века - мы видим внизу двух демонов, которые как бы посягают... на Архангела Михаила. Но один из них имеет рога, а другой имеет, вот, эти характерные вздыбленные волосы. В какой-то момент вздыбленных волос у демона становится все меньше, и они появляются все реже, а рога становятся его основным иконографическим признаком, причем в какой-то момент даже возникает и мода на лысых демонов. Вот, скажем, на знаменитых фресках Луки Синьорелли в Орвьето все демоны лысые. Так что же это за рога? У каких, собственно, животных дьявол заимствовал свои рога?
И, вот, здесь мы должны отдать первенство животному, которое, с нашей точки зрения, кажется очень мирным и спокойным. Это животное - телец. А дело все - в том, что телец в крайне негативном контексте назван в очень влиятельном тексте библейском - в 21 псалме, где автор псалма (ну, допустим, что это царь Давид) перечисляет обступивших его врагов, которые имеют, как бы, вид животных. Обозначает он этих врагов именами животных, метафорически, и среди этих животных фигурируют тельцы. Вот эта знаменитая фраза, которая определила облик дьявола на очень многих изображениях: "Тучные тельцы окружили меня, раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий". Так вот, телец - это очень мирное, видимо, животное - превращен в подобие льва; он демонизирован. А если учесть, что весь этот псалом - 21-й - воспринят как иносказание о мучителях Христа, то понятно, что и телец здесь воспринимается как враг Христа. И на многих средневековых иллюстрациях, вот, к этому псалму мы видим, что Христос окружен тельцами, фланкирован тельцами: они с двух сторон. Вот, они обступили его. Может показаться, что это такая очень милая сцена, но, вот, такие, дружелюбные вполне, тельцы, как бы, заигрывают с Иисусом, кладут ему, так сказать, лапы на колени, - да?.. На самом деле, это изображение врагов, изображение демонов в обличье тельца, которые, вот, окружили Христа, - это его враги страшные, и они угрожают ему. Эта сцена имеет весьма, весьма негативный смысл. А что же говорит о тельце бестиарий? Здесь мы опять сталкиваемся с эффектом, когда Средневековье совсем иначе понимает животное, не так, как мы... Телец представляется, действительно, крайне агрессивным и опасным животным. Мы это видим из текста того же Храбана Мавра. Признаки тельцов: рыжий цвет; быстрота; шерсть, торчащая в разные стороны; голову они поворачивают легко, куда хотят; отличаются дикой свирепостью. При этом Храбан еще и отмечает, что тельцы могут обозначать (уже на семиотическом уровне, это уже переход от биологии к семиотике)... обозначать "князей мира сего, рогами гордыни тревожащих простых людей".
И, вот, появляется очень важное, ключевое выражение: "рог гордыни". Рога тельца - это"рога гордыни". Скорее всего, это выражение вводит в оборот Августин - в своем комментарии на 17-й псалом, где упоминается "рог спасения". И смысл рассуждений Августина такой: "Вот, я, Господи, против тебя воздвигаю рог гордыни, а ты протягиваешь мне свой рог спасения". Но важно, что Августин вводит это выражение. Это выражение дальше комментаторами применяется к тельцу, и оказывается, что рога гордыни - это именно рога тельцов. Как пишет автор 12 века Рупертос Дойце (???), демоны поднятыми рогами гордыни восстают против мощи неба. Вот, эта сама поднятость рогов воспринимается как такой жест агрессии - жест агрессии, который направлен против самого неба. Итак, рога гордыни подняты к небесам, как оружие, и, что забавно, на языке бестиария это рога, вот, этих самых мирных тельцов. Мы узнаем эту формулу и на тех изображениях, где телец имеет позитивный смысл. А есть, по крайней мере, два сюжета, где он имеет ярко выраженный позитивный смысл. Во-первых, как атрибут апостола Луки. Вот, мы видим здесь, на знаменитом Евангелии из Райхенау - это еще 10-й век: вот, апостол, над ним парит телец, и у него - хаактерным образом загнутые, вот, эти рожки и оттопыренные ушки. Это позитивный телец, хороший телец, конечно. Второй сюжет - это сцена Рождества Христова, где, как вы помните, у яслей присутствуют вол и осел, в соответствии со словами пророка Исайи: "Вол знает владетеля своего, и осел - ясли господина своего". Ну, вол, конечно, - не телец, но они иконографически никак не различаются. И мы видим его в этих сценах - в сценах Рождества. Вот, этот ослик и, вот, этот вол - на немецкой картине 14 века, и вновь мы видим эти загнутые рожки, оттопыренные ушки. А теперь вернемся к изображению, которое я вам уже показывал. Знаменитый дьявол с мозаики флорентйиского баптистерия. Страшный, совсем не похожий на тельца, очень усложненный, со всеми этими своими змиями... Но сквозь весь этот ужас проглядывает тельцовая формула. Мы ее отчетливо видим: загнутые рожки, оттопыренные ушки. Вот, мирный телец в своем негативном, мрачном обличьи, в своей оборотной стороне, как бы. Таких примеров очень много.
Приведу один очень редкий пример. Это фреска из монастыря аббатства Помпозы - в Северной Италии. Того самого монастыря, кстати, где великий музыкант Средневековья, Гвидо Аретино, придумал названия нот современных. Вот, это "ре, ми, фа, соль" было придумано именно в этом аббатстве. Но, вот, эта фреска была создана уже позже; она относится к 14 веку. И на ней мы видим очень странного, такого совершенно фантастического, дьявола. Под ним кипит горшок. Горшок - ну, собственно говоря, это какая-то такая печь, видимо, в которой должны, наверное, вариться грешники. Демон топит. В качестве топлива использует грешника: он внизу, вот, там, лежит. А над этим горшком, как пузырь, висит, парит, вот, этот странный дьявол. Странный дьявол, который имеет высунутый язык и во рту имеет еще двух грешников, к тому же, которых он жует. Должен отметить совершенно необыкновенную черту на этом изображении: грешница справа молитвенно сложила ладони. В тот самый момент, когда дьявол ее жует и поглощает, она продолжает молиться. Это странная черта, потому что, с точки зрения средневекового богословия, человек, который находится в аду, уже не может раскаиваться: он находится в окончательном состоянии, уже ничего хорошего с ним произойти не может, он не может вернуться к добру, он может только хулить бога. А эта грешница даже, вот, в этот страшный момент продолжает молиться. Ну, и главное здесь: конечно же, опять же, проглядывает телец. Опять - те же рожки, загнутые друг к другу. Ну, вот, ушей не видно; одно, более-менее, видно, а второго нет: фреска, к сожалению, плохо сохранилась. Но, все-таки, это, конечно... В основе этого изображения - все та же формула тельца.
И вы, наверное, спросите меня: почему - не козел, все-таки? Ведь, с точки зрения, вот, нашего представления о дьяволе, дьявол - прежде всего, козел? И на поздних всяких изображениях дьявол имеет ярко выраженные козлиные черты, и ведьмы поклоняются козлу, и козел несет их на шабаш... Изображений такого рода очень много. Конечно, иногда появляются и козлиные рога, на самом деле, у дьявола. Безусловно, это не закон какой-то: вот, эти тельцовые рога. Рога бывают очень разные. Но, в целом, козел имеет очень сильный позитивный смысл для средневековой культуры, и здесь мы снова сталкиваемся с тем феноменом, что животное воспринимается средневековым человеком совсем не так, как оно воспринимается нами. Для нас козел - ну, что-то такое совсем смешное, обсценное, такое, вот, - ну, что тут говорить? Понятно. Для средневекового человека козел - это отчасти Христос. Козел имеет очень сильную христологическую семантику. И во многих трактатах вы прочитаете, что, во-первых, своим острым зрением козел служит фигурой Христа: вот, как козел видит на большом расстоянии охотника, так Христос распознал предателя Иуду. Во-вторых, козел очень быстр; он любит скакать по горам, подниматься к звездам - так и Христос, как бы, поднимается, поднимая и нас в то же время, поднимается к небу. Таким образом, козел имеет очень сильную позитивную окраску, очень сильную.
Вот, телец такой сильной позитивной окраски не имеет, хотя, конечно, козел тоже амбивалентен. Вот, те козлища, о которых говорится в Евангелии от Матфея, - конечно, это негативные козлы. И этому способствует, кстати, еще тот факт, что в латыни есть, по крайней мере, два слова, обозначающих козла: caper и hircus. И, вот, эти слова часто воспринимаются как названия разных животных. Вот, caper - позитивный козел, хороший, который, как Христос, поднимается куда-то по скалам к небесам, а, вот, этот hircus - плохой, негативный козел, похотливый козел. И, вот, переходя к похотливому козлу, мы можем увидеть, как вырабатывается уже в Средние Века, вот, эта идея связи ведьмы... А Средние Века еще не знают такого развитого явления - ведьмовства, какое знает уже Европа раннего Нового Времени и даже Ренессанса. Но, вот, эта связь, ну, скажем так, на самом деле, не ведьмы, а женщины и козла - она вырабатывается уже в Позднее Средневековье.
Вот статуя из собора, украшающая внутреннее пространство собора в бургундском городе Осере. Дама, обнаженная дама, в весьма развратной позе, сидит на таком веселом, очень возбужденном козле. Ученые считают, что это аллегория разврата, аллегория похоти. Вот прообраз - прообраз ведьмы. Прообраз ведьмы - это 14 век, все еще, в этом смысле, впереди, но, вот, прообраз ведьмы, которая с этим козлом находится уже в некой такой, вот, символической связи, что ли. Вот, мы на этом изображении уже это видим. Но еще любопытнее, пожалуй, изображение, где, вот, эта похоть козла, плохого козла, вот, этого hircus-а, приобретает некий богословский символический смысл. Вот, посмотрите на эту картинку с центрального портала собора в Страсбурге. Здесь изображен повешенный Иуда. Вот он висит, этот Иуда. На него налезает козел с каким-то вожделением, козел в полной боевой готовности, как вы видите на этой картинке. Козел, как бы, вроде, этого Иуду хочет. Изображен именно похотливый козел. Что хотел передать средневековый художник? Не хотел же он изобразить козла-некрофила, козла-извращенца. Это была бы, уж, такая современная идея. Мы не должны так понимать это изображение, как передачу какого-то извращенного совсем уже такого порока. На самом деле, этот козел, безусловно, - символ Дьявола. И что хочет передать автор? Козел имеет этого Иуду, вот, в таком... Он обладает им. И эта идея обладания передается посредством, вот, такой слегка эротической, я бы сказал, мизансцены. Похоть здесь переводится в такую богословскую фигуру обладания, что ли: дьявол обладает этим, так сказать, самым плохим человеком, когда-либо рожденным на Земле.
Но одно из самых странных изображений рогатых мы видим на этой картине, которую я уже приводил вчера на лекции, где дьявол почему-то имеет рожки, загнутые назад, и на этих рожках, к тому же, еще висят колокольчики. Так вот, что означают эти загнутые рога с точки зрения, вот, семиотики демонической? Они означают очень простую вещь: они означают бессилие дьявола. Рога-то у него есть, но сделать он этими рогами ничего не может. Это соответствует идее средневековой теологии о том, что, на самом деле, сколько бы дьявол ни творил зла, бог это зло превращает на пользу. Дьявол ничего не может, на самом деле, сделать против людей, если этого не хочет бог. Вот, поэтому Лютер называл дьявола Святым Дьяволом - так парадоксально, да? И, вот, эти загнутые назад бессильные рога - это, безусловно, фигура бессилия дьявола. А, чтобы подчеркнуть это бессилие, художник повесил на эти рожки еще и колокольчики. Это колокольчики шута, это бубенцы, которые висят на шутовской шапке. И, вот, здесь надо сказать, что... Это изображение относится к 15 веку; именно в начале 15 века шуты получают эти бубенчики. Видимо, это была такая новинка, которую художник здесь и передал. Художник не только показывает бессилие дьявола, но еще издевается над ним, показывает, что, вот, ты на самом-то деле.., ты просто шут.
Ненадолго вернемся к хищнику, к последнему, кажется, хищнику - к медведю. Медведь очень тесно ассоциировался со львом, хотя бы уже потому, что в "Библии" они фигурируют в одной очень важной фразе в "Первой книге царств", где говорится: "Приходят лев или медведь и уносят овцу из стада". Значит, медведь - такой же опасный хищник, как лев; он - тоже фигура дьявола, конечно. Безусловно. Причем надо сказать, что для Северной Европы, для кельтского мира, медведь очень долго выступал в роли царя зверей; и, если брать общеевропейское пространство, на протяжении какого-то времени лев и медведь боролись за этот титул. Вот, медведь - царь зверей - или лев? Лев, в конце концов, победил. И это представление о том, что лев - царь зверей, - оно формируется в Средневековье и доживает до нашего времени. Бестиарий сообщает о повадках медведя три вещи. Во-первых, медвежата рождаются бесформенными; и мать их вылизывает; и, когда она их вылизывает, она придает им форму, так что они становятся, вот, собственно, медведями - только благодаря вылизыванию матерью. Голова медведя слаба, а сила его - в чреслах, или в лапах. И третье: медведи спариваются не так, как другие звери, а так, как спариваются люди. Как пишет бестиарий, они спариваются лицом друг к другу и сжимая друг друга в объятьях. Вот, мы видим, что у медведя тоже есть что-то человеческое, как во льве. Лев выражает свое настроение, как человек, вот, мимикой какой-то, а медведь спаривается, как человек. Но это человеческое не должно нас обманывать: медведь - все-таки обличье дьявола.
Какое же свойство дьявола выражает медведь? Очень простое: он выражает глупость дьявола - вот основное, базовое, свойство медведя. И, вот, испанский богослов 13 века - Мартин Леонский - говорит об этом недвусмысленно: "Медведь, хотя и силен в лапах и чреслах, но слаб головой; так и все дурные люди имеют нетвердую голову". Во всех легендах, где дьявол является в виде медведя, он несколько комичен. Святые никогда не церемонятся с медведем - дьяволом. Они заставляют его проделывать какие-то работы. Так, скажем, когда медведь сожрал мула, на котором Святой Аманд перевозил какие-то свои пожитки, то Аманд тут же этого медведя использовал вместо мула, и запряг его в тележку. Медведь поддается дрессировке. Это мы очень хорошо знаем по изображениям - уже раннесредневековым изображениям, где он кажется довольно дружелюбным. Вот, на скульптурном декоре собора Святого Мартина в Лукке мы видим, как медведь обнимается ...с человеком.., а тут же он весело танцует со свиньей. Вот, они танцуют, взявшись лапами, так сказать, друг за друга. Более того, мы видим на одном манускрипте, в одном манускрипте 12 веке сцену, где человек явно учит дрессированного медведя говорить. Вот, они обращены ртами друг к другу, а между ними, вот, - такая линия, образованная буквами. Там "A, B, C" - там алфавит написан на этом изображении. И, вот, понятно, что человек, как бы, передает медведю знание алфавита.
Вот, все эти признаки дружелюбия медведя, какого-то его такого.., такой антропоморфности, что ли, - они, я подчеркиваю, не должны нас обманывать, потому что, в конечном итоге, для средневекового воображения медведь воплощает не человечность зверя, а, скорее, звериное начало в человеке. И то же, конечно, относится и ко льву. Вот, его сходство с человеком обманчиво, но он выступает в качестве такой аллегории звериности самого человека - вот, какого-то низменного пласта человеческой души. И есть одно замечательное изображение - это капитель Храма Спасителя в Невере (во Франции), который относится к 12 веку. Замечательное, загадочное изображение. Можно только догадываться о том, что это такое. Мы видим, что на четвереньках стоит человек; на его спине стоит медведь; и при этом человек поднял голову, а медведь ее опустил; и они смотрят в лицо друг друга. Что тут изображено? Может быть, человек видит в медведе себя, а медведь видит себя в человеке? Человек видит в этом медведе, как бы, свое демоническое начало. А что видит медведь в человеке - конечно, бог весть. Тем не менее, идея тут - в том, что они смотрятся друг в друга, как в зеркало. Они стали на какое-то мгновение таким, своего рода, зеркалом друг для друга.
Помимо прочих всех своих бесчисленных недостатков, дьявол еще некультурен попросту. Иначе говоря, он просто дик. И, вот, есть животное, которое, совершенно определенным образом, воплощает эту дикость. Это животное - кабан, или вепрь. Вепрь обозначает "дикость Князя мира сего", - говорит Храбан Мавр. В этом плане вепрь, кабан, полностью противоположен оленю. Олень - абсолютно позитивное животное, это воплощение Иисуса Христа. Трудно найти в нем что-то демоническое. Но, вот, эта негативная символика кабана - она симметрична позитивной символике оленя. И, вот, эту мысль - такое сравнение кабана, как животного совершенно некультурного, с оленем, как животным благородным и таким весьма куртуазным, - проводят ранние французские трактаты по теории охоты. Они появляются уже в 14 веке, и иногда их пишут рыцари - их пишут даже не клирики, а светские люди. Вот, один из таких трактатов написал нормандский рыцарь Анри де Ферье во второй половине 14 века, где он крайне сурово обходится, вот, с этим вепрем. Он перечисляет 10 его недостатков, 10 его антихристологических черт. Вот эти черты: кабан безобразен, черн и щетинист; он живет во мраке; он вероломен, гневлив и исполнен гордыни; он сварлив; он обладает двумя ужасными орудиями - вот, этими двумя клыками в пасти; он никогда не смотрит в небо, но всегда утыкает голову в землю; роя почву весь день напролет, он думает лишь о земных радостях; он нечист; главная радость для него - валяться в грязи; у него кривые ноги; наконец, он ленив: наевшись, он мечтает лишь развалиться и спать, - в общем, он полный враг Христа, он самый настоящий дьявол. Ну, визуальная формула кабана - это, конечно же, торчащие сбоку клыки. Иногда к ним добавляется свиной пятачок, вздыбленная шерсть на голове. На этой фреске с изображением Страшного Суда Джованни да Модена из базилики в Болонье - из главного храма в Болонье - мы видим двух демонов; они стоят на задних ногах, как люди, но у них отчетливо кабаньи морды. Мы видим: они орудуют какими-то ужасными щипцами, при этом у них есть и свиное рыло с пятачком, и торчащая шерсть, и, - главное, конечно, - вот, главный атрибут кабана - это клык. Это визитная, можно сказать, карточка, вот, этого вепря.
И последнее, о чем бы я хотел сказать два слова: почему вообще, вот, так много Дьявола? Ведь все изображения, которые я приводил, - почти все - это либо украшения "Библии", либо украшения храма. С нашей точки зрения, это странно, что в храме так много изображений Дьявола, что в "Библии" так много изображений Дьявола. Не случайно, кстати, очень многие изображения: в манускриптах, на фресках - изображения дьявола повреждены благочестивыми христианами более поздних эпох: они исчерканы, иногда штукатурка отбита... Вот, людям в постсредневековую эпоху казалось, что Дьявола слишком много. Но как объяснить все-таки, вот, это вот - такое обилие изображений дьявола в храме и в Священном Писании? Здесь мы сталкиваемся, вот, с последним, о чем я хотел вам сказать, - с таким парадоксом средневекового мышления, который прекрасно выразил францисканский богослов 13 века - Святой Бонавентура. Вот, вдумайтесь в эти слова: "Зло умножает украшенность мира". Это странно для нас. Как зло может умножать красоту мира? А в том-то и дело, что мир представляется, как я вам уже говорил, антитезой, а красота антитезы проявляется, состоит, именно в том, что она состоит из противоположных начал... Из добра и зла, из дьявола и бога. Дьявол, таким образом, - часть антитезы. Без него невозможна эта прекрасная фигура риторическая. Поэтому и дьявол в храме не оскорблял средневекового человека и не казался ему странным. Вот, как пишет - уже последняя моя цитата - ирландский философ 9 века Иоанн Скот Эриугена: "В храме безобразие не безобразно, зло не вредит, заблуждение не заблуждается, а злобность нечистых духов не оскверняет ее красоту, но, поистине, ее преумножает. Красота возникает лишь из соединения противоположного".
Итак, мы выбрали лишь один пласт средневековой образности - вот, эту демоническую образность. Но не будет забывать, что этот пласт не мыслится как самостоятельный: это лишь один из голосов в общем многоголосье мира. Нет случайности в том, что Средневековье изобрело многоголосную музыку - музыку, которая основана на принципе соединения противоположного. И, вот, визуальная культура Средневековья - это тоже многоголосье, и сегодня мы проследили лишь за одним из голосов, который и составляет эту визуальную музыку. Спасибо за внимание.
--------
Вопросы из зала и ответы.
--------
- Борисова Светлана, РГГУ. Александр Евгеньевич, у меня к вам - такой вопрос. Вот, с переходом от Средневековья к Новому времени что-то происходит с бестиарием, как-то меняются принципы изображения животных, их семиотика, или просто это все уходит в прошлое?
- Нет, разумеется, очень многое меняется. Вообще, это только один пласт значения животных. Ну, скажем, уже... Вот, есть такой знаменитый памятник средневековый - "Бестиарий любви" Ришара де Фурниваля, написанный французским автором. Кажется, это 13-й - начало 14-го века; точно не помню. (Прим. мое: годы жизни Ришара де Фурниваля, согласно Википедии, - с 1201 по 1259 или 1260 год). Вот, там намечается уже переосмысление, вот, этих черт в куртуазном плане. Вот, вся эта символика, которая здесь имеет, вот, демоническую какую-то, мрачную такую, вот, специфику, - она переосмысляется в рамках куртуазной культуры, культуры отношения Дамы и Рыцаря, то есть это уже, ну, это новое совершенно явление, которое предвосхищает и дальнейшее. Вот, всю эту куртуазную бестиарность уже Нового времени. В Новое время - уже, вот, в 16 веке - возникает особое совершенно искусство эмблематики, возникает жанр эмблемы, где соединяется текст и изображение. И там всплывают все эти, вот, опять, вновь эти значения животных, но они тут используются уже гораздо многообразнее, конечно: и для объяснения каких-то моральных принципов, и для объяснения, вот, опять же, куртуазных отношений. Безусловно, это еще нуждается в дальнейшей проработке, и, надеюсь, что появятся какие-то работы по исследованию того, как менялась семантика животных от эпохи к эпохе. Но основа, конечно, остается. Конечно, остается. Заложена она еще Плинием в трактате "Естественная история". Это одна из мощнейших таких линий, вообще, в европейской культуре.
Комментариев нет:
Отправить комментарий