Сравнительная мифология (2-я лекция)

Здравствуйте! Публикую текст второй лекции Александра Владимировича Ващенко на тему "Сравнительная мифология", которая была прочитана на телеканале "Культура" в рамках проекта "Academia" 21 октября 2011 года. Автор вводит слушателей в основные мифологические мотивы, показывает, как на смену одному мотиву в истории приходят другие: от мифов о первотворении - к хтоническим, героическим, легендарно-историческим мифам и, наконец, к мифам эсхатологическим - о Конце Света. Слушатель и читатель узнает, какие древнейшие мифы окружают нас по сей день в том, где мы совершенно не ожидаем их встретить: за кухонным столом и даже на пороге своего дома.

Текст и видео первой лекции находятся здесь: "Сравнительная мифология" (1-я лекция). Какими были герои древних письменных памятников на самом деле? Об этом - в лекции Игоря Данилевского "Историческая реконструкция - между текстом и реальностью". Какими героями были богатыри русских былин? Об этом - в лекции Александры Барковой "Русский негероический эпос. Былины". Наконец, каким героем мыслился Дьявол? Об этом читайте в лекциях Александра Махова "Средневековый демонологический бестиарий": 1-я лекция и 2-я лекция. О магическом ритуальном фольклоре: "Очевидное-невероятное. Магия слова". О сказках: "Очевидное-невероятное. Взрослые тайны детских сказок".

Источник видеолекции: http://www.tvkultura.ru/issue.html?id=114116

Ващенко Александр Владимирович - доктор филологических наук, профессор Московского Государственного Университета имени Ломоносова, заведующий кафедрой сравнительного изучения национальных литератур и культур факультета иностранных языков и регионоведения, член Союза писателей России, переводчик, руководитель образовательной программы по специальности "Культурология", специалист по литературе коренных народов Америки, мифологии, этническому искусству.

Дорогие и уважаемые! В прошлый раз, вчера, мы говорили с вами о месте мифа в традиционной культуре и цивилизации. Позвольте продолжить эту тему, ну, может быть, в несколько ином ключе - то, что мы еще не затрагивали, но вещи достаточно интересные и важные, существенные для понимания этого феномена. Когда мы говорим о мифе, он настолько... Вот, каждый мотив его, конечно, и, с одной стороны, умозрительно выделим, а, с другой стороны, тесно цепляется за все другие. Поэтому, когда говорим о чем-то одном, невольно подозреваем или ощущаем присутствие другого мотива, другого образа, и искусственно разорвать одно с другим очень нелегко. И, надо вам сказать, что, вот, писатели в 20 веке, когда уже обратились сознательно к мифу... Потому что очень долго миф существовал, ну, или в своем традиционном качестве, или он был как-то забыт, потеснен религией, скажем, там - она стала главным таким духовным началом в цивилизации... А, вот, в 20 веке случилось так, что миф оказался востребованным непосредственно и соединен с литературным дискурсом. И, вот, один из таких писателей - ну, в частности, мой любимый североамериканский писатель, индейский, Скотт Мамадей - пришел к выводу, к которому пришел и известнейший критик, теоретик литературы - канадский критик Нортроп Фрай, - который говорит о том, что все сюжеты сводимы к каким-то базовым, основным сюжетам. И, я полагаю, что Фрай имел в виду мифологические мотивы и образы. Скотт Мамадей - не критик, а писатель, поэтому он говорит об этом так. У него там художник, который, вот, - метис, ищущий себя в искусстве, и он говорит таковые слова: "Да, - думал он, - в конце концов, есть только одна история, и она повествует о преследовании человека богом и о человеке, который дерзает отправиться на край света, и о ее священном, обетованном поиске, и о верной и неверной жене, и об охоте на огромного зверя. Потерпеть поражение в этой истории - значило бы утратить себя на веки. Нужно быть верным своей истории". Мне кажется это очень интересной посылкой и, вот, отражающей суть того, о чем мы говорим. Можно попробовать начать с реалий мифа - ну, то есть, образов, которые, может быть, и не так главны, как герои, героини, но они служат какими-то пружинами действия, а то и сами по себе являются очень емкими сущностными образованиями. Я только несколько вам напомню; их гораздо больше.

Мы уже говорили с вами о том, какую важную роль в мифологическом контексте играет или должна играть еда. Вот, если мы почитаем нашего замечательного культуролога Гачева, он там много пишет о важности еды и говорит о том, что еда являет собой.., является посредником перераспределения энергии из мира внешнего в мир внутренний наш, человеческий, поддерживая нашу жизнь, и, затем, посредством нашей деятельности, опять возвращается, - ну, мы же обновляем свою энергию - возвращается обратно в этот внешний мир. И, конечно, в этом процессе задействована важнейшая мифологическая тема превращения, или трансформации. Вот, эта бегающая или прыгающая еда - жизнь, которую охотник вынужден отнимать, или рыбак, для того, чтобы прокормить себя и свою семью: это необходимость для того, чтобы, вот, вернуть потом эту энергию в мир в инобытии ее. Я бы сказал, что не только поэты, но и писатели, большие писатели, тоже всегда все знали. Поэтому Хэмингуэй в "Старике и море", например, устами, размышлениями своего героя - старика - говорит о том, почему мы должны убивать тех, кого мы любим, имея в виду, вот, эту рыбу замечательную, которую он поймал. Но это профессия рыбака, он живет этим, тем не менее, вот, отнимая эту жизнь. И поэтому, как известно, американские индейцы, да не только они... Для них основная, вот, эта пища - ну, будь то олени, скажем, у наших сибирских народов у многих или, вот, там, какая-то, значит, бизон, скажем, у североамериканских индейцев - это, конечно, сакральное совершенно понятие. И всем известно, что, когда жизнь отнимается у этого существа для того, чтобы самому продлить свою жизнь и обеспечить потомство, то необходимо осуществлять обряды соответствующие. Во-первых, от хантов, начиная с Сибири, к примеру, и до североамериканских индейцев, вообще, все охотники, многие из них, вот, погруженные в мифологическое сознание, - они полагают, что это не искусство охотника, значит, вот, подкараулить и добыть зверя, а это, в общем-то, так, конечно, они понимают, но они понимают, что это зверь согласился отдать свою жизнь, вот, понимая, что она необходима человеку. Поэтому можно попросить у него прощения, совершить нехитрые обряды. Ну, совершенно необходимо это сделать для того, чтобы она вернулась, эта самая дичь, опять в природу, и не было бы голода в дальнейшем.

Ну, от еды естественно перейти к образу стола, например, и сказать, что стол - это locus sacralis, это, конечно, некое место, очень священное, и мы говорили уже о том, что верующие люди перед потреблением пищи произносят молитву. Ну, а, в мифологическом смысле, всякий стол есть алтарь, где происходит, вот, это самое сакральное действо - потребление, перераспределение энергии. Мы знаем, что обычно вся семья собирается за столом. Это тоже важное действо, объединяющее людей. Еда - это действо, как многие, вот, из тех поступков, которые мы совершаем ежедневно и не думаем о том, что это имеет обрядовый и мифологический смысл, до того это заурядно все. А, между тем, между тем, это имеет самый глубокий смысл. Вот, стол. Если мы посмотрим на словарь символов, там будет сказано, что стол - это центр мира, поэтому он объединяет людей вокруг некоего центрального события. Очень важно. Ну, вспоминайте, конечно, самый знаменитый стол в истории, его образ, - это, наверное, стол короля Артура, который не был таким вытянутым, обычным для Средневековья, потому что при дворе любого короля, сюзерена, все в жесткой иерархии высаживались: те, кто заслуживает наибольшего уважения, приближены, соответственно, к власти, а чем дальше, тем, ну, как бы, и все равно, кто там сидит. То есть, очень строго по ранжиру. А слуги, соответственно, ели вообще вне этого устанавливаемого, вот, иерархического какого-то порядка. Артуровские предания взяты из кельтских, поэтому там стол круглый - нарочно для того, чтобы не был выделен никто, а все бы чувствовали себя побратимами. Это очень важная идея, интересная - ну, такая утопия равенства, которая утверждается в этих преданиях. "Utopia" - "место, которого нет", в переводе. Но оно ведь утверждается, как образ. Вот, что и поразительно, конечно. То есть, оно нам необходимо; человечеству необходимы, вот, такие вот идеи.

Еще что-нибудь, заурядное такое же, которое мы ежедневно не только встречаем, а, ну, действие, которое мы производим. Что может быть зауряднее смены комнат, вхождения с улицы в дом, из одной комнаты в другую - ну, лучше, конечно, с улицы - внутрь, или изнутри - наружу? Ибо тогда становится понятно, что дверь есть тоже некое явление, которое по своей природе... Это сакрально. Вот, у некоторых народов в традиционных жилищах даже существовало две двери: или для профанного, для обычного, ежедневного вхождения есть обычная дверь, а для всех сакральных событий, явлений дверь другая. Либо, ну, скажем, внос каких-то священных регалий, там, или вынос покойника, например. Это уже осуществлялось не через дверь: или с крыши, через окно, и так далее. Это, в общем, известно многим народам. Ну, в русском обиходе мы до сих пор, вот, наверное, не найдем среди аудитории никого, кто бы так не делал или стремился так не делать. Если вам что-то принесли из другой комнаты, или друзья - снаружи, родственники - кто угодно, но что-то надо передать вам, вот, все будут избегать взять это или передать это через порог. Я тоже так, честно говоря, делаю - стараюсь этого избегать. А задумаемся: почему? Что здесь такого? Вот, это осталось от древности, конечно, потому что мир улицы - это другой мир, а вот мир внутренний, комнаты, там, дома - это стало быть, еще один, иной, не такой, не уличный, а смена миров осуществляется на пороге. В мифах герой переходит из того мира в этот, Геракл спускается из земного мира в подземный для того, чтобы вернуть красавицу, жену, своему другу Адмету - Алкестиду, или принести оттуда Цербера, вытащить, страшного этого пса, потому что он на службе находится у царя Эврисфея, обязан это делать. Вообще, мне очень нравится Геракл - идея добра и силы, силы и добра. Ведь ничего злого он не делает, он совершает подвиги. Это замечательная идея древнегреческих мифов, которая, мне кажется, многому тоже может нас научить. Так вот, очень оказывается неустойчивой позиция на стыке миров, и мы стараемся как-то через порог этого не делать: быть или в том мире, или в этом, но только не на смене этих миров, не на этом пороге.

Ну, и, вот, то, что дверь, вообще-то, всегда ведь выделяется: окно, дверь - вот, эти отверстия все в доме, мы знаем по архитектуре очень хорошо: обратите внимание на, уж, открыто сакрализованные порталы соборов - это понятно. Вот. Но я могу вам напомнить дверь, превратившуюся в здание, - это триумфальная арка. Полководец, который проходил через триумфальную арку, получал другой статус буквально - триумфатора. Это совсем не то: по ту сторону арки он еще не триумфатор. Величайшие почести, которые общество могло ему оказать. Ну, и вы помните... Тут, конечно, очень интересны всякие архитектурные детали. Вот, триумфальная арка - она же на то и арка, так и называется. Арка - это вид двери, который пришел к нам, как считают историки и культурологи, с Востока. Шпенглер, вообще, говорит, что арка - это такая форма архитектурная, которая дает чистый прорыв к богу. Ну, вот, сакрализация двери, можно вам сказать.

Я мог бы и другие образы вам предложить, но я вам напомню то, чего мы касались, и, как-то, может быть, показалось, что я слишком много говорю об этом. Ну, это очень близко. Я говорил о поэзии, героическом качестве певца. Ну, а, в общем, можно просто сказать о магии слова. Мы уже тоже об этом говорили, что оно, вот, обладает какими-то чисто мифологическими свойствами. И миф тоже это маркирует довольно ясно. Я вам приведу маленькое ирландское предание. Вот, один из известных мудрецов ирландских - Гоб его зовут - отправляется в путешествие. Нужно ему через горы там куда-то перейти в другое селение. И берет с собой маленького сына. Они отправляются в путь, проходят открытое пространство, подходят к горам, и путь трудный предстоит. Гоб обращается к сыну и говорит ему: "Ну, сын, перенеси меня через горы". Тот отвечает ему в недоумении: "Как же так, отец? Я такой маленький, а ты такой большой, как же я могу тебя взять и перенести через горы?" "Ну, что ж, - говорит, - если не можешь, пойдем назад". Отправляются домой. Проходит день. На другой день опять отправляются в путь. То же самое повторяется. Приходят к подножию гор, и Гоб говорит: "Сын, перенеси меня через горы". Естественно, тот же ответ: "Папа, ну, я не могу. Ну, как же так ты говоришь такие слова? Я совсем маленький для этого. У меня сил не хватит". "Ну, что ж, тогда пойдем назад". Возвращаются обратно. На третий день мать мальчика, жена Гоба, удивленно спрашивает: "А что с вами такое там происходит? Вы, вот, уже второй раз возвращаетесь". Тот отвечает (сын-то): "Ну, каждый раз, когда мы приходим к горам, вот, отец говорит: "Перенеси меня через горы". А я это не могу". Мать говори ему: "Вот, в следующий раз, когда вы пойдете туда, и он спросит, попросит тебя об этом, ты начинай ему рассказывать какую-нибудь древнюю историю". Они отправляются, приходят к горам. Вопрос - тот же: "Сын, перенеси меня через горы". Тот, мальчик, отвечает ему: "А ты слышал историю..." - и называет имя какого-то известного ирландского героя. Тот говорит: "Да. Слышал, конечно, но я готов слышать еще много раз". И мальчик начинает рассказывать. Они идут, потом - другая история, и так далее, и постепенно оказываются на той стороне перевала. И Гоб говорит: "Ну, вот, сын, ты и перенес меня через горы".

Вот, слово и истории, которые из слов слагаются, конечно, обладают замечательным качеством, и многие писатели... По-моему, даже, я это беру у писательницы Айзек Динесен, а потом цитируют ее другие. Она была в Африке и, вот, пишет об этом. Она говорит: "Любую беду, несчастье можно пережить, если рассказать историю об этом". Это поразительная, конечно, мысль, которая говорит и о терапевтической силе слова. Ну, есть одна интересная история у хантов на этот счет о том, что два сказителя как-то стали путешествовать на лодках. Лодки у хантов очень узенькие, маленькие - там надо аккуратно очень себя вести. Ну, по речкам путешествуют, естественно, на лодках. И, вот, было такое место - в виде петли на реке. Очень узенький волок, который... где лодки надо вынуть и, вот, значит, можно отправляться дальше. Старики шли и рассказывали друг другу истории, потому что они были великими сказителями. И история следовала за историей, одного и другого. И они так этим увлеклись, что не заметили, что, вот, надо отправляться дальше. Переволакивали и отправлялись назад. То есть, путешествовали по кругу. Подойдут к этому волоку, и опять забывают, и возвращаются назад. И, вот, так они рассказывали истории семь раз, но потом опомнились. Семь - магическое число, тоже интересно очень, в сюжете это важно, чтобы остановить, наконец, этот процесс. Они опомнились и продолжили путешествие. Но рассказывается эта история, во-первых, не для того, чтобы, вот, утвердить силу слова, что само по себе интересно, потому что завершается история тем, что это повлияло на погоду: если рассказывать одну историю, которую один рассказывал из них, то будет солнце; если рассказывать другую, то будет ненастье, буря, снег, что-нибудь такое; и, якобы, люди этим пользуются - а для того еще, чтобы, вот, показать, насколько, действительно, все это глубоко связано с окружением, с природой, и откуда и рождается само слово, хотя, может быть, это не всегда ясно видно.

Вот, я рассказал о каких-то, значит, вот, элементах, реалиях мифологических сюжетов, которые, как видите, все очень важны. Ну, как навести порядок в огромном количестве мифов? Мы говорили о героях, меньше говорили о сюжетах. Ну, я их рассказываю, и потому какой-то ряд у нас с вами накапливается. Поскольку мифов записали к началу 20 века, ну, все-таки, достаточно много. Может быть, это одно из объяснений: реальный материал возник, и литераторы, фольклористы, ученые смогли это систематизировать. И очень интересно, что человек 20 века мыслит себя как? Вот, у философов, у литераторов. Через мифологические образы. Вспоминайте Камю - "Миф о Сизифе". Целая книжка написана. Вспоминайте Джойса - "Улисс" (Одиссей). Томас Манн ведет переписку с мифологом Кереньи, и говорят о человеке как о Гермесе. Рильке написал ряд стихотворений: "Сонеты к Орфею". Вот, любопытно, что это все приходит в одно время. Понадобились какие-то масштабные очень обобщения, которые, вот, заставили о человеке мыслить в столь широких категориях: от начала - до современности. Ну, я попробую еще к этому вернуться, если получится. А пока, вот, напомню вам такую любопытную вещь. Конечно, еда, стол, дверь, слово, младенец, там, какие-то другие реалии, связанные с мифами, и персонажи - это все интересно, но есть какие-то общие вещи.

Вот, понятие о времени и пространстве, которые, пожалуй, что даже отождествляются иногда в мифе: время существует в пространстве, пространство - во времени, их уже не разделить. Время, вообще говорят, что в мифе циклическое больше. Но я думаю, что там - все виды времени присутствуют. Может быть, доминирует цикличность, но бывает очень разное: пропадающее время, время-вечность, всеобщее перетекающее время (прошлое, настоящее и будущее одновременно). В общем, время там какие-то кульбиты нелинейные совершенно вытворяет, хотя есть и линейное время: иначе как бы получился сюжет? И, вот, все-таки, видимо, очень интересно классифицировать мифы по временным промежуткам, которые нельзя найти ни на каких, естественно, картах: хронологических, там, исторических, каких угодно еще. Но в сознании нашем мы их довольно четко можем выделить, глядя на тот или иной мифологический сюжет. Ну, вот, например, эпоха первотворения самой будет изначальной. Так она мыслится у тех народов, у которых эта эпоха есть в мифологиях. А если ее там нет? Ну, не сохранилась предание, вот, как на Руси. Ну, нет у нас мифов о первотворении. Тогда любопытным образом возникает необходимость чем-то заменить, взять что-то из более позднего материала и представить в виде начала начал. Я думаю, что на Руси это во многом связано с христианством. Как каждому народу христианскому кажется, что Христос откуда-то отсюда происходит, он очень близок к нам, так и на Руси, вот, произошло такое очень искреннее принятие христианства. Но там, где миф о первотворении есть архаический, там они иногда развернуты (сюжеты), получается очень интересно.

Я вам расскажу миф о первотворении у индейцев зуни и попробую его тоже немножко интерпретировать. Зуни - племя архаичное, такое очень традиционное, живущее среди пустынь Юго-Запада, в штате Нью-Мексико и соседнем, там, близко к Аризоне, в Северной Америке. И, вот, зуни говорят, что когда-то на Земле людей не было, а было только Солнце. И, вот, оно так поднималось, как сейчас, шло в своем пути по небу, освещая весь мир, потом отправляясь на ту сторону Земли; путь тяжелый и трудный. И Солнцу было досадно, что нет никого, кто бы этот труд признал и поклонился бы ему за это. И тогда Солнце обращается к ***, своим двум сыновьям, божественным близнецам, братьям-воинам, отправиться в глубь Земли - посмотреть, нет ли там каких-то живых существ. Зуни считают, как и некоторые, вот, индейцы этого региона Америки и даже месоамериканские цивилизации древние, что утроба земная состоит, на самом деле, из четырех уровней. И, вот, братья отправляются вниз, в первый - видят, что там темно, но там нет никаких живых существ. Идут ниже - еще темнее, никого. Еще ниже - совсем мрак, тоже пусто. И только в самой нижней из утроб земных они обнаруживают в полной темноте каких-то существ, но не похожих на людей, потому что у них - рога, у них - зубы страшные, у них - хвосты, чешуя, перепонки на пальцах. И, вот, этих существ братья потихоньку начинают поднимать наверх, и в процессе этого пути, выходя на свет божий, на землю, они превращаются, вот, почти в тех людей, которых мы знаем сегодня. Омываются в священном ручье и, вот, принимают людской, человеческий облик. После этого люди отправляются в странствие, чтобы искать ту землю, которая, ну, как говорит библейский контекст, будет их обетованной землей, - место своего постоянного обитания. Но на их пути возникает река. Вот, река в мифе - очень интересная веха, потому что, явно, это не пространственная только веха, а это веха временная - между той, архаической, эпохой, когда они были еще, вот, зверями, и современностью; и реку нужно, рубеж этот, преодолеть для того, чтобы войти в наши дни. Люди берут своих детей на спину, на грудь - матери, там, отцы - и начинают переходить этот рубеж. И, вот, в этот момент происходит неожиданное: дети вновь начинают превращаться в тех существ, которые были там где-то, в утробе земной. Они начинают кусаться, царапаться, вести себя очень агрессивно. Будущее так просто не достигается: об этом говорит миф. Его нужно преодолеть, пройти через испытание. И, вот, те родители, которые как-то смогли преодолеть это, не испугались, вынесли своих детей на тот берег. А, вот, те, кто не смог этого сделать, - они уронили, утратили, потеряли своих детей; те упали в воду и были унесены течением. Когда все перебрались на тот берег, люди - утратившие детей родители - стали горевать, и плакать, и они взмолились братьям-близнецам, и сказали: пойдите, поищите наших детей и попробуйте их вернуть нам. Те отправились: погрузились в реку и долго странствовали где-то там под водой. А, поскольку зуни считают, что все мировые воды (в этом засушливом краю) стекаются в какое-то подземное озеро, вот, братья, в конце концов, пришли туда. И, приближаясь к нему, они, вдруг, услышали ритм барабанов: "бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум". Пение услышали - ну, что-то вроде, наверное, этого индейского обычного пения: "Ааай-ааай....ааай-ааая". Ну, я очень примерно это изображаю, но для индейского уха это как-то напоминает, все-таки, о родном и знакомом. Потом они увидели, что какие-то фантастические существа ведут пляску. Это были поразительные совершенно существа. Они были наряжены в самые праздничные наряды: с лентами, поясами, в расписной такой раскраске, украшенные мехом, перьями; различные погремушки у них были в руках, чтобы задавать ритм. И, вот, они там плясали. Братья подошли к ним и поняли, что это утраченные дети, только они превратились в духов качин - благодетелей современных зуни. Братья обратились к ним и сказали: вернитесь к своим родителям, они сильно горюют и хотят, чтобы вы к ним возвратились. Качины им ответили, что в их современном обличье - вот, том положении, в котором они сейчас находятся - они не могут уже вернуться обратно; но если каждый год в начале цикла их потомки будут посылать специального вестника за ними, то они будут приходить, навещать своих родичей и помогать им в уборке, ну, во-первых, сначала обеспечивая урожай, в уборке урожая, вообще, обеспечивать им счастье, успех в новом году. И, вот, поэтому каждый год (зуни празднуют его, вроде бы, тоже, как у нас, в декабрьское время, а потом этот сезон прихода качин-духов продолжается у них полгода) они посылают такого вестника: приходят костюмированные, в масках, танцоры, исполняют все необходимые обряды - это встреча Нового Года у зуни. Но что интересно: что на языке зуни дети и предки обозначаются одним словом. Наши дети - наши предки. То есть, и будущее через прошлое определяется в такой очень тесной взаимосвязи.

Вот, самая древняя мифологическая эпоха. Масса мифов, конечно, рассказывает нам об этом, но первотворение происходит один раз, но на все времена: мир создается, люди создаются, создается Земля, там, ну, самые базовые такие вещи для обитания. Но потом наступает другая эпоха: целый круг сюжетов связан с тем, что случилось потом. А что случилось потом? Мир создан, но он еще не устоялся. Животные еще понимают язык людей, люди понимают язык животных, да и облик меняют те и другие туда-сюда, ну, и природное окружение, тоже, еще какое-то неустойчивое очень. Вот, сюда иногда относятся мотивы, связанные с потопом. Какие-то, вот, природные такие катастрофы, возврат к хаосу: нужно помнить, что символика хаоса - это вода, вот, из которой все возникло. Поэтому библейский мотив отделения суши от вод - это установление порядка на месте хаоса. Ну, в греческой мифологии, как вы знаете, начинается борьба богов: старшего поколения - с младшим поколением, богов-олимпийцев, очеловеченных уже таких, - с древним поколением титанов, многие из которых еще имеют хтонический облик такой вот, звероподобный, мало выделенный из природы. Вот, тут идет борьба добра из зла за упорядочение мира, где обычно действуют братья-близнецы, о которых мы, вот, только что говорили, или, вот, этот самый ворон-хитрец-трикстер, который то Солнце украдет со звездами и Луной для людей (вот, прямо как Прометей индейский), то, значит, вот, что-нибудь в этом духе в качестве культурного героя создаст другое.

Проходит и эта эпоха, и мы переходим к другому кругу сюжетов, когда люди уже есть люди, все понятно, и первым становится герой, о чем мы говорили в прошлый раз. Это так называемая героическая эпоха, очень хорошо представленная в греческих мифах, кельтской мифологии, в скандинавской. И, вот, она продолжается уже так в зависимости от каких-то национальных почти традиций, этнических традиций, этнокультурных. Ну, от древности, как у греков, скажем, - до Средневековья, попозже (ну, все равно). Если вы возьмете рыцарские романы Европы, - типичный героический сюжет. Очень увлекательный, полно фантастики, любовная тема обязательно. А в основе рыцарского романа лежит не только, ну, физическая, так сказать, воинская выучка Рыцаря, а самое главное - это духовное испытание на служение Даме, на верность рыцарскому идеалу и кодексу поведения - вот, это главное в рыцарском романе. Если пробовать пересказать сюжеты, что я не рискну делать, а просто вас отошлю к ним: какой-нибудь "Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь", или предания артуровского цикла, или "Тристан и Изольда", пожалуйста - там будет в основе лежать то самое, от чего мы заимствуем слово "quest", где есть корень, связанный с вопрошанием, от латыни идущий. Вопрошание испытанием самого себя, ибо рыцарь испытывает самого себя на, вот, возможность, на соответствие, вот, той героической миссии того обетованного поиска, который в сюжете и заложен. Когда заканчивается и эта эпоха, герои умирают - от них остаются курганы, говорящие об их славе, такие же большие, как их деяния.

Тогда наступает новая эпоха - легендарная историческая, повествующая о каких-то, вот, важных вехах (тоже легендарных), и связанных с мифами в истории того или иного народа. Ну, например, один только приведу - об основании великих городов. И у нас есть - об основании Киева тремя братьями и сестрой, а в Европе это, конечно, - Вечный Город, Рим, Ромул и Рем. Если внимательно прочитать миф о основании Рима, там - масса мифологических коллизий. Они уходят из Альба-Лонги, потому что Альба-Лонга запятнала себя преступлением, основывают новый город. Два брата. Вот, два брата - почти близнецы, они становятся сначала союзниками, а потом - антагонистами. Почему? Как помните, когда Ромул проводит священную границу между городом и, так сказать, вот, его окрестностями, между Космосом и Хаосом, устанавливая пределы порядка, Рем перескакивает через эту границу. Мотивы, почему он это делает, могут быть разные: это предупреждение, это преступание закона, и так далее. Ромул убивает его и говорит о том, что так будет с каждым, кто попробует переступить или нарушить границы Вечного Города. Да и сам Ромул потом исчезает мистически позднее: во время жертвоприношения его уносит буря, и он, вот, оказывается взятым на небо и почитается римлянами в качестве, вот, такого вот почти что божества или уж культурного героя, во всяком случае.

Это все эпохи, связанные с прошлым. А есть связанные с будущим - эсхатологическая эпоха, эпоха Конца Света. Развернутые мифы или свернутые; ну, какие-то наши представления, связанные, вот, со сменой циклов, потому что на Конце Света не завершается это, а все переходит в какой-то новый цикл. И, вот, мне очень важно как-то вам дать понять, что все эти качества - в конечном итоге, мы все здесь говорим о том времени и пространстве - что все это взаимосвязано; и искусственно прервать одно и другое невозможно. И, вот, возвращаясь опять к писателям, очень важно напомнить, что они и писать стали по-другому в 20 веке. Писатели поняли, что нужно писать о человеке, имея в виду начало, и от начала мифологического - до современности, а, может быть, даже проецируя в будущее. Если кто помнит великий роман Маркеса "Сто лет одиночества" - в сущности, это главная его вещь; все остальное к ней, так или иначе, примыкает. И все это почувствовали. Вот, я люблю цитировать начало. Сейчас скажу, почему - как раз, в плане времени. "Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой, чтобы посмотреть на лед". А там в следующих фразах даже говорится о том, что это время первотворения было, и так далее. Достаточно прозрачно. Я спрашиваю обычно: в каком времени ведется повествование? Во всех трех сразу. Грамматически, это видно. "Пройдет" - будущее, "вспомнит" - конечно, "ВЗЯЛ с собой", и так далее. А ведет рассказ кто? В настоящем сам автор. Маркес понимает, что о человеке конца 20 века можно говорить только во всех временах, учитывая все эпохи, которые мы с вами и наши предки прошли. Мне хочется напомнить вам, что сейчас от каждого из нас, хоть в 21-м уже веке, зависит то, что личность сейчас является носителем всех эпох, и ответственны за них все перед будущим. И от нас зависит, чтобы мы не отказались ни от одной из них. Это бывает трудно, но, наверное, все-таки необходимо. И миф тут нам, мне кажется, - большой помощник. Спасибо.

--------

Вопросы из зала и ответы.

--------

- Добрый день, меня зовут ***** *****. У меня - вопрос по обрядам. Скажите, пожалуйста... В современном мире очень многие обряды утрачиваются или видоизменяются. Что может быть причиной, и каковы могут быть последствия?

- Ну, здесь я бы ответил в нескольких планах сразу. Вопрос очень интересный и такой комплексный очень. Обряды не могут не меняться. Это заложено в истории общества. Поэтому меняться они будут. Но суть обряда - важно, чтоб не менялась. Это как с фольклором: он ведь, вроде бы, исчезает, но все фольклористы знают, что, конечно, традиционные вещи, очень старые какие-то вещи, исчезают, но заменяются новыми, потому что от обрядности человек не может уйти. Понимаете, мы так устроены. Вот, рождается человек - цветы несут. Там, день рождения происходит - мы встречаем цветами. А цветы - это, вообще-то, очень-очень.., это замена жертвоприношения, понимаете? Когда-то это были жертвы. А потом стали к портрету Будды класть икебану, и все такое. Ну, вот. Это обрядность некая. Человека хоронят - несут цветы. Ну, четное число, но несут. То есть обряды будут. Никуда мы от них не уйдем. Это, наверное, правильно, потому что все события своей жизни: страшные, радостные - чтобы их пережить, отметить, мы их маркируем обрядами. Это, вот, такое свойство человека.